— Как всегда, разве нет? — спросил он с улыбкой, показавшейся мне беспомощно смущенной.
Это я понимал прекрасно. Эта девушка была центром своей собственной вселенной, солнцем, перед которым мы бессильны, пока оно притягивает нас на свою бесконечную орбиту.
Я промолчал. Вопрос риторический. Мы оба знали, что я присоединился к Кэму, будучи очарованным ею. Он знал это с того дня, когда я появился на пороге его дома, умоляя отпустить ее, позволить Эдли любить меня.
— Ты сказал ей, что не согласишься на «Унесенных Ветром», но ты не просто отказался от фильма ради нее, правда? Я всегда чувствовал в тебе актера, потому что это суть тебя, то, в чем ты хорош... Но все это тебя больше не трогает, так ведь? — парень взмахнул руками между нами, снаружи девушки с плакатами и камерами висели на ограждениях, их рты раскрывались в бесконечном визге, звучавшем лишь глухим шумом внутри автомобиля.
Это было так похоже на происходящее внутри моей головы, словно все роли и фанфары и все большие ожидания, настигая меня, становились просто постоянным шумом, а я все дальше отступал вглубь своего разума. Так было до того дня, в который в мою жизнь вошла Эдли со своими тревожными глазами и острым языком. Она вытащила меня, вернула на поверхность. И я вернулся, даже, если сначала это было лишь для того, чтобы подразнить ее или посмотреть, как быстро я могу заставить ее морщиться от раздражения.
Я всегда любил ее за это. Она вернула мне часть меня самого.
Я понял, что Аурелия права. Эдли не вернется. Я был Плутоном, ее отвергнутой планетой, но это не значило, что я мог заставить ее перестать быть центром моей вселенной. Она всегда ею будет, а я буду любить Эдли издали, пока в один день, возможно, любовь, сделавшая ее центром моего мира, не станет чем-то другим, благодарностью или ностальгией.
Очередной рык прорвался сквозь толпу. Мы двинулись вперед, перед нами было лишь два лимузина.
— Так почему тогда ты согласился сыграть в этом фильме? — допытывался Кэм.
— Я был бы дураком, если бы не согласился, — уже не могу сосчитать, сколько раз фраза «роль всей жизни» была адресована мне за последние четыре месяца. — Я вернулся домой, и работать на Джозефа не похоже ни на что из того, что мне приходилось делать до этого... Это как принять вызов, и мне это было нужно. Роль в этом фильме напоминает обо всем хорошем, что есть в моей работе.
Голубая вспышка за красной дорожкой привлекла мое внимание, когда мы снова тронулись в очереди. Я смотрел на Маделин в ее сияющем бирюзовом платье, на то, как она позируя, повернулась спиной к легиону фотографов и скромно смотрела на них через плечо. Истинная звезда, абсолютный профи.
Я все еще не привык к ее черным волосам. Новый образ шел ей, но мне всегда приходилось смотреть на нее дважды, когда Маделин появлялась в комнате в образе. Я ухмыльнулся, вспомнив наши стычки дома. Я был не самым дружелюбным соседом в последнее время, а Маделин никогда не стеснялась объявить, что она обо мне думает.
— Ты сделал это для нее? — Кэм поймал меня за разглядыванием коллеги. — В самом начале, перед тем, как ты нашел все остальные причины, ты согласился на роль ради Маделин.
— Это неважно.
Так оно и было.
Я подписал контракт на эту роль потому, что все они были правы, это была роль жизни. Вот только не моей, а жизни Маделин. Она хотела ее больше, чем чего-либо в мире, и что важнее, она ее заслуживала. Когда Джозеф потребовал меня на роль Ретта, чтобы придать больше «химии» Скарлетт в исполнении Маделин, он меня получил.
— Эдли была права, — наконец, пришла наша очередь покинуть автомобиль, но я застыл. Неожиданная правда, только что мной осознанная, горой опустилась мне на плечи. — Она ошибается во многом. Это уже почти моя естественная реакция, не соглашаться с ней ни в чем. Ты почти гарантированно сделаешь верный выбор, всего лишь поступив ей наперекор. Я всегда считал ее невероятно отставшей в собственной очаровательной манере... но в тот единственный раз она была абсолютно права.
Швейцар бросился и распахнул мою дверь, по-своему расценив мое промедление. Приветствия затопили тишину, прогоняю спокойную атмосферу.
— Права в чем? — Кэм, абсолютно безучастный, не сделал ни одного движения по направлению к скандирующей толпе, он только смотрел на меня с любопытством и пылающим взглядом. То, что Эдли могла в чем-то быть права, обескураживало его также сильно, как и меня.
— Я бы пожалел, если бы отказался от роли.
Снаружи меня перехватила агент, нанятая студией, у меня не было собственного, и нас с Кэмом направили в длинную череду репортеров.
Один затхлый, затертый до дыр вопрос следовал за другим, меня спрашивали одно и то же. Удивительно, в скольких вариациях можно спросить об одном и том же. Мой временный агент подтолкнула меня дальше сквозь очередь, вклинившись со своим классическим «без комментариев», когда я подал ей знак, что вопрос слишком личный.
Кэм остановился для собственного интервью, и его даже пару раз позвали включиться в разговор с моим участием. В толпе оказался лишь один иностранный журналист, который посмел спросить о нашей общей экс-подруге, но после неловкого смеха мы притворились, что не поняли переводчика, и двинулись дальше.
Самое крупное интервью осталось напоследок. Агент предельно ясно дала нам понять, что следует быть паиньками, пока тащила нас к хорошо одетому мужчине с гривой налакированных взбитых волос. Я наспех превратил свой оскал в очаровательную улыбку и приготовился приветствовать незнакомца, словно старого друга.