— Ты такой прилипало, — выдала она, услышав мои шаги.
Я проигнорировал. На самом деле, это было самой естественной реакцией в такой ситуации.
— Куда ты идешь?
Наша изгибистая тропинка вела к пустынной парковке у шоссе.
— Я собираюсь купить хот-дог у торговца, которого заметила по дороге сюда. Настоящий вопрос: «Зачем это все тебе?»
— Ну, в твоих устах это прозвучало чрезвычайно аппетитно, я тоже захотел, — ответил я, одаривая ее самой обольстительной из своих улыбок.
— Нет, нет и нет, — она вышла из себя и снова принялась забрасывать меня песком. — Я хочу пообедать, а не поучаствовать в ледовом побоище, устроенном в твою честь.
— Но я хочу хот-дог.
— Ведешь себя как ребенок, — выдала она, но перестала уходить. Эдли скривилась, но потом расслабилась и указала мне на отдельно стоящую скамью на самом краю пляжа.
— Иди и жди меня там. Но это последний раз, когда я потворствую твоим звездным замашкам.
Я поступил так, как она сказала, чтобы не испытывать судьбу.
Спустя почти пятнадцать минут Эдли подошла к скамье, неся охапку еды.
— Я заметил закономерность, — начал я под хруст открывающихся упаковок.
— А? — она почти позабыла о моем присутствии, вдыхая аромат фаст-фуда. Я не мог винить ее. Пахло просто невероятно.
— Ни разу не видел, чтобы ты ела с актерами или съемочной командой. Вообще-то, я даже ни разу не видел, чтобы ты общалась с кем-то, кроме меня или Маделин и ее фрейлин.
Она не ответила, и я понял, что наткнулся на еще одну стену. Похоже, они окружали ее со всех сторон.
— Они пялятся на меня, — ее голос звучал мягко, переходя в отчуждение.
— Ты сейчас и правда будешь жаловаться на то, что люди на тебя пялятся, после того как несколько дней назад чуть ли не до изнеможения меня довела, просто чтобы удовлетворить свою тягу к сладкому? — подтрунивал я, с удовольствием поглощая вкуснятину. Да, американцы действительно знали толк в еде.
— На тебя пялятся в восхищении твоей впечатляющей жизнью, весом твоих достижений. На меня — по той же причине, по которой все замедляют ход рядом с автомобильной аварией.
Мы затихли, доедая наш обед. С интересом я наблюдал, как Эдли отламывала кусочек хлеба и бросала на песок.
И тут я увидел их: ужасающих созданий, надвигающихся прямо на нас со злобой, сочащейся из их безжизненных глаз. Эдли кинула еще один кусок хлеба в их сторону.
— Что, черт побери, ты делаешь!? — я даже не понял, насколько близко сидел от края скамьи, пока не свалился с нее, пытаясь спастись от монстров.
Эдли открыла рот, наблюдая за мной, улепетывающим от нее и скамьи подальше.
— Я кормлю чаек, — проговорила она медленно. — А что, черт побери, делаешь ты?
— Эти птицы переносят болезни, знаешь ли, — мои глаза не упускали из виду летающий ужас, трепыхавшийся у ног Эдли.
— Ты их боишься, — в ее голосе слышалось веселье.
Я отыскал свободное от птиц пространство, справа от себя, и прикидывал, как бы туда добраться.
— Ладно, ладно, — она разогнала свирепых хищников. — Теперь рассказывай, в чем твоя проблема.
Я глубоко вздохнул, совершенно не испытывая желания это обсуждать, но побаивался, что Эдли снова их позовет, если не стану.
— Мои сестры притащили меня на фильм Хичкока «Птицы» в четыре года. Они уверяли, что это продолжение «Маленькой русалочки». Излишне говорить, что это возымело долгосрочные последствия.
— Похоже, они девочки с юмором, — ее лицо озарила самая лучезарная улыбка из всех, что я видел.
Она ошибалась. Мои сестры — кучка испорченных мерзавок. Но ее улыбка оказалась странно заразительной, и даже один из самых страшных моментов в своей жизни не смог у меня этого отнять. Я немного расслабился, но не упускал из виду крылатых захватчиков неба.
Эдли была права в одном. Простые вещи тоже бывали прекрасны. В тот самый момент, любуясь бесконечностью океана, я впервые осознал истинную силу привлекательности Калифорнии.
Эдли внимательно меня разглядывала. Я ощущал это. Но показать ей, что я заметил ее взгляд — это все равно, что подтвердить, что мне не все равно.
— Эта глупая реплика из фильма — та, от которой я открещивалась — это было неправильно, понимаешь... Если я сказала так, то только потому, что была бедненькой, наивной семнадцатилетней девчонкой, не имеющей представления о том, каково это: скучать по родному дому так сильно — так глубоко — что это заставляет тебя искать его отголоски где угодно, даже в мелочах, которые имеют к тому самое отдаленное отношение.
Было такое чувство, что она достала эти слова прямо из глубины моей души. Я раньше никогда не скучал по дому. Ирония заключалась в том, что это произошло именно в тот момент, когда я нашел для себя кусочек Калифорнии, в котором захотел остаться.
— Даже когда ты всего в паре километров от дома, на том же самом побережье, на котором стоит дом твоих родителей, и они могут увидеть тебя в окно? — я закинул мяч на ее поле.
Эдли решительно смотрела перед собой и не позволяла пролиться слезам из глаз.
— Даже когда ты за сто тысяч километров, — заверила она меня.
Я почуял приближение беды.
Даже когда я просто хотел ее трахнуть, когда она была для меня интересной головоломкой, когда я хотел выбросить Эдли из головы, я всегда знал, что играл с огнем. Она мне нравилась. Она мне нравилась настолько, что я уже даже не знаю, как это назвать. Мне нравилось слушать все, что она говорила, и самое главное: я хотел провести с ней каждое мгновенье своей жизни, даже когда она вела себя, как заноза в заднице.